Кажинный раз на этом самом месте
 я вспоминаю о своей невесте.
 Вхожу в шалман, заказываю двести.

 Река бежит у ног моих, зараза.
 Я говорю ей мысленно: бежи.
 В глазу -- слеза. Но вижу краем глаза
 Литейный мост и силуэт баржи.

 Моя невеста полюбила друга.
 Я как узнал, то чуть их не убил.
 Но Кодекс строг. И в чем моя заслуга,
 что выдержал характер. Правда, пил.

 Я пил как рыба. Если б с комбината
 не выгнали, то сгнил бы на корню.
 Когда я вижу будку автомата,
 то я вхожу и иногда звоню.

 Подходит друг, и мы базлаем с другом.
 Он говорит мне: Как ты, Иванов?
 А как я? Я молчу. И он с испугом
 Зайди, кричит, взглянуть на пацанов.

 Их мог бы сделать я ей. Но на деле
 их сделал он. И точка, и тире.
 И я кричу в ответ: На той неделе.
 Но той недели нет в календаре.

 Рука, где я держу теперь полбанки,
 сжимала ей сквозь платье буфера.
 И прочее. В углу на оттоманке.
 Такое впечатленье, что вчера.

 Мослы, переполняющие брюки,
 валялись на кровати, все в шерсти.
 И горло хочет громко крикнуть: Суки!
 Но почему-то говорит: Прости.

 За что? Кого? Когда я слышу чаек,
 то резкий крик меня бросает в дрожь.
 Такой же звук, когда она кончает,
 хотя потом еще мычит: Не трожь.

 Я знал ее такой, а раньше -- целой.
 Но жизнь летит, забыв про тормоза.
 И я возьму еще бутылку белой.
 Она на цвет как у нее глаза.